Золотой Ипподром: День накануне (5)

Ровно в восемь часов вечера, как и было условлено, в дверь апартаментов Джорджо постучали. На пороге стоял препозит, который вежливо осведомился, готов ли господин президент к аудиенции. Господин президент — пока привыкнешь к этому титулу, тебя три раза успеют переизбрать! — конечно, был готов и сразу же последовал за провожатым.

Тот представился Евгением. Показав направление грациозным жестом, он пошел на полшага впереди Джорджо. У препозита была черная квадратная борода и спокойные темно-карие глаза. За левым ухом пряталась трубочка телефона внутренней связи, образуя странное сочетание с длинным кремовым одеянием, спускавшимся почти до пят.

— Простите, а сложно ли научиться ходить в такой длинной… тоге? — вежливо поинтересовался президент.

— Вы про мою тунику? Нисколько! — чиновник с удовольствием скосил глаз на вышитый золотом подол. — Вопрос небольшой практики. Конечно, мы могли бы ходить здесь и в более современном виде, но вы ведь согласитесь, что… — тут он улыбнулся и слегка махнул рукой, указывая на ряды зеленоватых колонн с античными статуями в промежутках, украшавшие коридор, — интерьер обязывает. К тому же, поверьте, в жару туника действительно необычайно удобна. Некоторые из прежних императоров облачали и всех гостей в похожие одежды! А главное, — Евгений заглянул президенту в глаза, — неизменность придворных облачений это символ стабильности Империи! За полторы тысячи лет поменялось многое, и многое еще изменится, но остались некие принципы, подходы, которые позволяют нам до сих пор успешно существовать.

— И что вы имеете в виду в первую очередь? — заинтересовался Джорджо.

— А вы поглядите на императорского чиновника в придворной одежде, — загадочно улыбнулся препозит, замедлив шаг. — Хотя бы даже и на вашего покорного слугу. О чем говорит его облик? Неспешность, хороший вкус, легкость и в то же время закрытость, консервативность, но и восприимчивость к новому — разве не символично?

Спустившись по лестнице и выйдя из дворца Кариан, где жили почетные гости, они с президентом прошли по небольшой выстеленной мрамором площади и поднялись на одну из террас, занятых императорской резиденцией. Жара уже спала, красное солнце готовилось утонуть в перине из высоко взбитых синеватых облаков, напоследок подсветив громадную колоннаду Ипподрома. На азиатском берегу оно зажгло мириады отраженных огоньков, а Босфор в его лучах светился всеми оттенками фиолетового и синего. Большой Дворец — вернее, огромный архитектурно-парковый комплекс, где зданий, казалось, было больше чем деревьев — четырьмя террасами доходил до самых морских стен. Последние, впрочем, уже давно перестали быть собственно морскими, будучи отделены от воды гранитной набережной. Кое-где она приподнималась на опорах почти вровень с зубцами, старательно обходя дворцовые пристани.

Джорджо с препозитом вошли в длинный переход, тянувшийся колоннадой ко дворцу Кафизмы, соединенному с императорской ложей Ипподрома.

— Будьте осторожны, — предупредил Евгений, — здесь бегущая дорожка.

Действительно, ощутив присутствие людей, пол мягко, без толчка пришел в движение и, плавно ускоряясь, понес их вперед. Они зашагали по серой шершавой поверхности, от чего пешее движение сделалось невероятно быстрым.

— Замечательно придумано! — воскликнул Джорджо.

— Веление времени! Все ускоряется, — отозвался препозит. — Его величество уже не может позволить себе тратить часы на пышные выходы и передвижения по Дворцу в окружении свиты, а для автомобилей здесь нет простора. Жаль только, далеко не все древние здания поддаются такой модернизации, — добавил он.

Белые сверкающие колонны и голубизна за ними на ходу сливались в сплошную пелену. Путники несколько раз меняли направление, переступали с одной живой ленты на другую, поднимались по ступенькам. По пути иногда попадались широкие проемы, закрытые тонированными стеклами. За ними угадывались витрины и, кажется, ряды статуй.

— Это музейные помещения, — пояснял препозит. — Конечно, сейчас немыслимо оставлять такие большие площади пустыми. Во Дворце есть и библиотеки, и университетские аудитории, а теперь даже ресторан. Августейшая по временам общается там с творческой богемой… Благо, здесь все устроено так удобно для деления на зоны! Но мы пришли, — Евгений остановил дорожку и открыл небольшую дверь, за которой оказался лифт. — Дальше вы пойдете самостоятельно. Всего хорошего, рад был встрече с вами!

Лифт, похоже, поднял Джорджо всего на один этаж. Когда его двери раскрылись, итальянец сразу очутился в просторном помещении, отделанном темным красноватым камнем. Высокий сводчатый потолок тонул в полумраке; огромное окно — целую стеклянную стену — закрывали жалюзи из тонких золотистых пластинок. В камине, встроенном в стену справа, весело потрескивали дрова, но жара не ощущалось, откуда-то даже веяло приятной прохладой.

Константин сидел в одном из двух кресел возле круглого столика. Когда Джорджо приблизился, император поднялся ему навстречу с веселым смехом.

— Ну, здравствуй, здравствуй, наконец! — воскликнул он. — Теперь можно не церемониться.

На Константине была легкая вишневая туника с изящной вышивкой на вороте и по краю рукавов.

— Ты не смущайся нашим маскарадом — можешь считать, что я тебя принимаю в халате! — сказал он, обнимая друга и похлопывая его по спине. — Ого! Да, заметно, что греблю ты забросил, плечи уже не те!

— Да и ты тут, я думаю, растерял спортивную форму на своих конвейерах для ленивцев, — парировал Джорджо.

— И не говори! За мячом теперь уже не погоняешься… Да не в том дело, просто некогда. Зато здесь доступна верховая езда практически по всему парку.

Президент не отрываясь смотрел в лицо старого друга — все то же чистое, заметно суженное к подбородку лицо с тонкими губами и высоким лбом… Но в аккуратной бороде уже серебрилось немало седины, и короткие темные волосы, зачесанные назад, казались не такими темными, как раньше… Но, в общем, Константин выглядел почти как тот студент, спортсмен и умница, с которым познакомился Джорджо двадцать два года назад. А морщинки, легкая утомленность во взгляде и упрямый изгиб густых бровей только красили сорокалетнего мужчину.

Усадив гостя в кресло, Константин поднял заранее наполненный кубок:

— За встречу! Я тебе очень рад!

Выпив, император снова поднялся и сделал шаг к камину. Прозрачный экран отъехал в сторону, и президент сразу ощутил тепло.

— Ты не против камина, я надеюсь? — поинтересовался Константин, поправил дрова золочеными щипцами и вернулся на место. — Жарко здесь не будет, не беспокойся. Просто я люблю смотреть на огонь, когда рядом хороший друг или предстоит серьезный разговор.

— Вот как? — заинтересовался Джорджо. — А что на этот раз?

— Представь себе, и то, и другое, — рассмеялся хозяин и вновь разлил по бокалам вино из темной бутылки. — Но давай пока не будем о делах!

— О да, о них ты никогда не любил говорить, старый скрытник и бука! — съехидничал Джорджо.

— Я просто византиец, не забывай. Какой же ромей станет болтать лишнее?

— Тебе следовало бы заявить об этом на первом курсе, когда ты впервые вошел в аудиторию! Тогда, возможно, было бы меньше проблем с коммуникацией?

— Возможно, но тогда бы мы и не подружились, верно?

— Верно! Но разве я тогда мог подумать, что живу в одной комнате с наследником византийского престола?

— О, да, — слегка вздохнул император, — таков обычай. Я сам, впрочем, не буду против, если мой сын поедет учиться за границу под своим собственным именем. Но, с другой стороны, не представляю, каково в наше время объявить в университете: я византийский принц…

— Ну, девочки будут в восторге!

— И не дадут учиться! — воскликнул Константин патетически. — Впрочем, конечно, мы посылаем детей за границу не только для учебы — учиться можно прекрасно и здесь, — но все же и не для того, чтобы так терять время!

— О-о, какой ты теперь суровый, — протянул Джорджо. — И не подступись! Я, впрочем, — добавил он, — очень хотел тебя спросить: как ты живешь здесь? Во Дворце, среди слуг… в халатах! Когда мы с тобой встречались прошлый раз на Майорке, всего этого антуража не было, и ты выглядел вполне беспечным!

— В отличие от тебя, болезного! — воскликнул император. — Ты мне тогда показался постаревшим и осунувшимся, словно прошло не пятнадцать лет, а гораздо больше!

— Президентская гонка, что поделаешь!

— Не знаю, не знаю, — тут настала очередь Константина насмешливо растягивать слова. — Мы этим вещам не обучены: ни в Кембридже, ни здесь, конечно, нас в эту премудрость не посвещали… А как живем? Большой Дворец ты уже, я думаю, оценил?

— Да, это грандиозно!

— Согласен, Константину Ангелу в конце шестнадцатого века пришла в голову замечательная идея! Разумеется, здесь все нужно было восстанавливать, но, несмотря на четыреста лет запустения, сохранилось удивительно много! А Влахерны, конечно, прекрасное место, но, согласись, сырое и нездоровое.

— Я там еще не был.

— Будешь. И оценишь преимущества жизни на мысу, а не в глубине бухты, даже несмотря на то, что рыбных пристаней и складов на Золотом Роге уже нет.

Солнце за окном скрыло последний луч, и в комнате наступил полумрак, но в тот же миг позолоченные жалюзи разъехались, открыв чарующий вид на фиолетовую даль Босфора, подсвеченного из Европы и Азии загорающимися электрическими светлячками.

— А в общем, жизнь здесь давно идет без резких толчков, — продолжал император. — Для василевса главное — вовремя разделить круг полномочий с Синклитом и не выходить из рамок. Кроме того, выгодные позиции в энергетике, финансах… и в туристическом деле, что особенно важно! Хотя здесь я, конечно, очень обязан отцу и, главное, деду… — тут Константин поднял глаза к темневшему наверху каменному своду.

— Какая идиллия! — воскликнул Джорджо. — Ну, а как же политика, борьба партий, кризисы?

— Кризисы? Политические? Они никому не нужны! Гражданам не нужны, и уже давно. А для паразитической черни, как показал прошлый век, достаточно горькой свинцовой пилюли, обильно подслащенной впоследствии всякой благотворительностью…

— Будто все так просто?

— Очень сложно, очень! Но, видишь ли, мы слишком старый народ и живем в слишком старом государстве, накопили определенный опыт… Ведь ничего нет нового под солнцем!

— А коммунизм?

— Но ведь и он укрощается, как известно!

Император поднялся и зажег четыре свечи в массивном шандале. Стало еще уютнее, ласковый свет заиграл на изысканных серебряных кубках и вазах с фруктами.

— Все-таки мы с тобой договорились до политики! — негромко сказал Константин. — Ну, да ничего. Тогда давай о делах сейчас, пока не зашумело в голове, — промолвил он, немного помолчал и начал задумчиво: — Послушай, любезный друг мой, я хочу предложить тебе произвести один старомодный опыт. Он не всегда оканчивается благополучно, но если такое случается, то результат оказывается очень ценным.

— Неужели философский камень? — насмешливо прищурился Джорджо. — Я слышал, что в дворцовых подземельях до сих пор витают тени великих Калинника и Георгия?

— Там витают, витают, не беспокойся, я тебя как-нибудь свожу, — серьезно проговорил император, и даже немного нахмурился. — Но в данном случае я не о призрачных теориях. Как ты относишься к брачным интригам? И вообще к политическим бракам? Они бывают очень удачны порой, не правда ли?

— Хм. Случается. Но если ты…

— Тихо-тихо, подожди, — Константин слегка взмахнул рукой, но в этом мановении Джорджо почувствовал вдруг неведомую доселе властность. — Мы современные люди, будем рассуждать реально и не станем играть в средневековых деспотов. Я хотел бы, чтобы моя дочь и твой сын познакомились, полюбили друг друга и сочетались браком. Безумное желание? Нисколько. Это всего лишь плод изрядного жизненного опыта. И тот же самый опят подсказывает мне, что мое желание осуществимо. Я знаю мою дочь уже целых пятнадцать лет. Небольшой срок, чтобы как следует узнать женщину, — тут у Константина едва приметно дернулся уголок рта, — особенно византийскую принцессу, но, учитывая особенности нашего общения — детскую открытость, доверие, которым отцы счастливы пользоваться первые десять-двенадцать лет… Одним словом, я прекрасно представляю себе, что за особа бродит по этим залам.

— Все это звучит очень интригующе, — промолвил Джоржо, выжидающе глядя в глаза Константину. — Но… почему ты выбрал мое семейство, моего мальчика? Ты позволишь? — он потянулся к пузатой бутылке и вновь наполнил оба бокала.

Благородная рубиновая влага ярко светилась на фоне огня.

— Я и не выбирал, собственно, — ответил император и слегка отвернулся в сторону камина, предоставив другу изучать августейший профиль с прямым носом и сосредоточенно подобранными губами. — Выбора-то особо и не было. Я знаю тебя, знаю Луиджи. В позапрошлом году на островах он был уже достаточно взрослым, чтобы проявить свои лучшие качества. Тот случай с катером покорил меня…

— О, да! — воскликнул президент. — Об этом потом писали все наши газеты, и я, наверно, отчасти обязан своим избранием именно героизму моего мальчика! «Ла Стампа» тогда заявила, что опытные каскадеры оценили трюк и не согласились бы повторить его без тренировок.

— Это так!

— Но он любит сестру и, наверное, согласился бы на все, чтобы попытаться ее спасти.

— Согласился? Ты его недооцениваешь! Он рыцарь, конкистадор. Он даже не задумался, стоит ли прыгать. Это само собой разумелось, и на берегу Луиджи даже не мог понять этого всеобщего восхищения! Но, может быть, сердце нашего Сида уже в оковах? — вдруг вежливо поинтересовался император.

— Не знаю… Нет, думаю, нет, — отозвался Джорждо, слегка задумавшись.

— Я в этом не сомневался! Душевные движения таких людей видны сразу, поверь мне. Мальчик пока искренне влюблен только в свою науку — что ж, это нам весьма кстати. Катерина тоже пока не думает ни о каких глупостях, но, знаешь ли… — тут император потянулся вперед и слегка раздвинул тлевшие дрова, те сразу вспыхнули и весело затрещали. — Да, все это до поры до времени. Я предвижу, что скоро мою доченьку потянет на приключения, и тяга эта будет неодолимой и все сильнее год от года. Характер у нее такой, что даже мне порой приходится нелегко, а если в эту бочку с порохом попадет случайная искра, то сразу разнесет полгорода!

— Да, конечно, — подхватил Джорджо, — для тебя полгорода это все равно что полцарства, ты их никому не уступишь!

— Безусловно. Но в то же время я уверен, что если Катерина полюбит кого-то по-настоящему, то останется ему верна до гробового камня. Она такая, да! В меня. И, более того, — тут император снова в задумчивости уставился на языки пламени, легкая тень пробежала по его лицу, — она не будет сетовать на то, что юность прошла без приключений.

— А при их недостатке организует приключения мужу?

— С мужем, дорогой мой, с мужем! — весело подхватил Константин. — Но разве Луиджи будет против? Он просто тоже до сих пор не вошел еще в авантюрную полосу, но, конечно, не минует ее, поэтому нам с тобой…

— Нам? — встрепенулся Джорджо. — Ты уже второй раз произносишь это слово, но я еще не готов сформулировать своего мнения, и…

— Нам, нам, друг мой, — заключил император и потянулся своим бокалом к бокалу президента. — Доверься мне сейчас, как верил в свое время, списывая решения задач. Помнишь, как ты спешил тогда на подоконнике, потел, но все равно бубнил: не понимаю, не понимаю, как это так!

Джорджо довольно усмехнулся:

— Кеплер! Законы притяжения и отталкивания больших биллиардных шаров!

— Планет, и они гораздо интереснее! К ним и перейдем. Что ты думаешь про нефтепровод Баку—Тифлис—Эги? Он действительно так нужен старушке-Европе?

— Что за вопрос? — президент даже несколько насторожился. — Конечно нужен. С Москвой не договоришься, им даже выгода не нужна, из Сибири слишком сложный подвоз, а перегружать Персидский залив нельзя. Я не большой специалист, но как раз начал изучать эту проблему в последние месяцы… Но почему ты об этом вспомнил? — удивленно воскликнул Джорджо.

— Полагаю, этот вопрос можно решить, — спокойно сказал Константин.

— Решить?! — президент чуть не подскочил в кресле. — Но ведь это только проект, и вы отвергли его с самого начала! Ваши отношения с Закавказьем, все эти хурриты, плюс церковные земли, монахи…

— Монахов-то мы сейчас будем спрашивать меньше всего, — веско объявил Константин. — Все остальное — нюансы. Конечно, святым подвижникам в ущельях журчащая по трубам нефть будет страшно мешать молиться, напоминая о соблазнах больших городов, но они, хвала небесам, ничего не решают. А возмущенных иерархов я приму после некоторой подготовки… Пожалуй, лучше всего будет залепить уши воском! — рассмеялся император, и на столике появилась небольшая распечатанная амфора.

— Рекомендую! Каппадокия, начало прошлого века.

— Мне вдруг показалось, что там нефть, — признался Джорджо.

— Ну уж нет! Мы ведь не в Тюмени! — император попытался изобразить обиду, но глаза его смеялись. — Пусть нефть в золотой чаше подносят наиправославнейшему повелителю славян и эвенков, нам это как-то не пристало.

— Прекрасное вино! — воскликнул президент.

— Да, очень неплохое.

— Итак, — проговорил Джорджо, откинувшись в кресле, — вы готовы кое-кому из своих наступить на горло? Довольно неожиданно! Но почему именно сейчас? Ведь не из-за транзитных платежей, я полагаю?

— Видишь ли, дорогой Джо! — дурашливо наморщил нос Константин. — Есть вопросы, которые в политике обсуждать не принято. И даже намекать на них нехорошо. Но мы ведь не просто политики, верно? Поэтому я буду с тобой откровенен почти до неприличия. Мы хотим вернуть константинопольские сокровища.

— Как-как? Что?

Брови президента взобрались куда-то на самый верх лба, словно желая спрятаться в волосах. Впрочем, осмыслить сказанное было действительно трудно.

— Да, ты не ослышался, — император был собран и серьезен. — О, конечно, всем очевидно, что невозможно требовать возврата всего награбленного крестоносцами…

— С учетом перелитых в монету золота и античной бронзы, боюсь, не сохранилось и десятой части ценностей!

— Но двадцатая сохранилось! Впрочем, список их можно ограничить несколькими десятками предметов. И все же это необходимо сделать! Это будет справедливо, символично, и… — тут Константин поднялся и, подойдя к закатному окну, слегка коснулся пальцами стекла. — И, пожалуй, европейские отношения сделаются от этого более правильными… Так что, господа латиняне, — император обернулся в Джорджо, широко улыбаясь, — нескольким музеям и аббатствам придется вспомнить, кому на самом деле принадлежат их реликвии!

— Как-то очень похоже на выкручивание рук… — задумчиво пробормотал президент.

— Отчего же! Просто на изящную фигуру танца, где кавалер крутит барышню, не выпуская ее нежной ручки.

— Которую та тщетно пытается вырвать!

— Так что же! Это только для приличия, ибо какая же барышня не хочет замуж? — лукаво прищурился Константин. — Но сватовство, конечно, будет обставлено пышно и церемонно! Представь себе: потомок ромейских императоров и потомок хищных венецианцев — ты ведь родился в Венеции, не так ли? — появляются в Совете Европы и объявляют о концессии на вытягивание нефтяной жилы со дна Каспия! А тем временем все газеты начинают сплетничать о браке, который должны заключить младшие представители семейств! Помолвка объявлена, впереди символическое примирение давних противников… Ты, конечно, не против символического примирения, дорогой Джорджо? Ведь тогда восторжествует толерантность и справедливость, в знак которой — только как знак — в Константинополь вернутся сосуды и святые мощи, в свое время взятые по праву сильного! Но это право давно не действует, милые европейцы! В нашем двадцать первом веке важнее право умного.

— Что ж, не спорю, придумано ловко, — отозвался Джорджо. — По-византийски. Не хватает только чего-нибудь изящно-злодейского… медленного яда под ногтем царедворца…

— Разве мы хоть сколько-нибудь более злодеи, чем все остальные? — меланхолически вопросил император. — Мы часто даже гуманнее других!

— О да, вы гуманисты! — с жаром воскликнул президент. — Вспомним одну только гуманную Битву Народов у Икония!

— Друг мой, о гуманизме судят не по битвам, а по тому, что происходит после них. На войне законов нет и быть не может! Мы боролись за существование и победили, вот и все. Не важно, какими методами. Но кто бы на нашем месте стал в них разбираться? К тому же, пять сотен лет назад на все смотрели немного иначе… Но вот теперь, после всего — разве у нас много проблем с магометанами? Они такие же граждане, как и все остальные!

— Что ж, в этом ты, конечно, прав, — пробормотал Джорджо и потянулся своим бокалом к бокалу друга. — За справедливость!

— За долгожданную справедливость! — подхватил император.

— Кстати, по поводу трубы и проблем — а как же хурриты? — вспомнил вдруг Джорджо.

— Мы обеспечим безопасность, — решительно сказал Константин.

— Да, но ведь они…

— Мы обеспечим безопасность, это технический вопрос! — тон императора уже не допускал возражений.

— Ну, хорошо, — Джорджо аккуратно поставил на столик свой бокал, — а что будет, если Луиджи с Катериной… если ничего из этого не выйдет?

— Комбинация несколько осложнится, но… Хотя, честно сказать, я даже больше болею за их возможные отношения, чем за нефтепровод, — признался вдруг Константин. — Могу я иногда побыть просто отцом?

— Конечно можешь! — рассмеялся Джорджо. — А то мне уже почти страшно с тобой выпивать! Знаешь, а ведь это прекрасно, когда есть такая возможность быстро менять ипостаси, отдыхать от государственных дел…

— Вот преимущества нашего образа правления!

— Да, и недостатки нашего.

— А знаешь, кстати, что я тебе хочу сказать… — слегка задумался Константин. — Ведь это, в принципе, не большая проблема. Думаю, после нашей «интриги» твои акции настолько взлетят вверх, что… Между прочим, ваш король — совершенно опереточная фигура, и в его роли должен выступать успешный политик с весом в обществе… Конечно, это все непросто, но ты сам понимаешь…

— Погоди, погоди, — пробормотал вконец ошарашенный президент. — Я, конечно, уверен, что у этих стен предусмотрительно оборваны уши, но…

— И в этом ты совершенно прав!

— Но все же сейчас, наверное, время более приятных разговоров — о женщинах, вине, книгах…

— Как угодно, — отозвался Константин. — Если тебе и после совсем будет неудобен этот разговор, мы к нему не вернемся. Но имей в виду, что у Луиджи есть реальный шанс стать… — тут он задумчиво покрутил пальцами изящную хрустальную ножку бокала, — кесарем. Или кем-то в этом роде. Я ведь забочусь и о будущем своего сына!

— Ну, тогда выпьем за будущее и… выпьем! Между прочим, августа сегодня была великолепна как никогда, — Джорджо все сильнее чувствовал, как ароматная влага разносит тепло по всему его большому телу.

— Августа первая женщина Империи, — улыбнулся Константин. — И в этом качестве она обладает совершенствами всех женщин сразу.

 предыдущее    |||   продолжение