18 января 2011 г.

Траектория полета совы: Зимние надежды (23)



Когда разомлевший император, попрощавшись с другом, вернулся в свои покои, он неожиданно застал там августу, которая ходила из угла в угол и явно была сильно не в духе.

— Ну, наконец-то! — воскликнула она, увидев мужа. — Твое поручение выполнено!

— Какое поручение? — не понял поначалу Константин.

— Я написала Киннаму! Все это… Вся эта история омерзительна!

— Да что случилось-то, объясни по порядку.

Евдокия действительно написала великому ритору еще накануне, сразу после разговора в парке. Ответ пришел пару часов назад. Федор был несказанно удивлен письму августы как таковому — и еще больше его содержанию. Он постарался ответить максимально корректно.

«Я признаю, что разговор с журналисткой состоялся после шумного застолья, — писал Киннам. — Но, тем не менее, я абсолютно уверен, что ничего подобного тому, что написано в газете о Ваших величествах, не говорил. Полагаю, что со стороны Рынски это попытка профессионального самоутверждения. Весьма сожалею о случившемся и прошу простить за то, что мое имя невольно фигурирует рядом с Вашим в этой скандальной публикации».

Теперь императрица была просто взбешена — ей казалось, что оборвалась какая-то важная нить, связывавшая ее с ректором Афинской Академии, и виноват в это был, конечно же, Константин. Пересказав мужу ответ Киннама, она разразилась гневной тирадой:

— Я же сразу сказала, что это газетная утка, что он не мог такого наговорить! Мы просто оскорбили его таким предположением! А ты… Как ты вообще мог поручить ему эту встречу с папой?! Что ты сделал? У тебя что, мало чинуш вокруг, не из кого выбрать? Ведь ты же понимаешь, что Федор мой единственный настоящий друг — среди всего этого сброда, бродяг, бездарных маляров, писателишек, скучных, как смерть! Или не понимаешь? О, конечно, где тебе понять, тебя вообще не интересует, есть ли у меня друзья! Ты думаешь только о своих интригах, только о том, как использовать людей в своих целях… А до того, каково этим людям быть бильярдными шариками, тебе нет дела! Главное — выиграть очередную партию, не так ли? Ты даже… ты даже с нашей дочерью поступил так же! Все заранее решил, выбрал политически выгодного жениха… Как всегда сам, один, ни с кем не советуясь! Меня поставил просто перед фактом — как мило! Ты ведь такой мудрый! Так все правильно понимаешь! Ты всегда знаешь, что для кого лучше! Куда остальным до тебя, ты лишь милостиво позволяешь им быть твоими марионетками! Уж конечно, тебе нет дела до того, есть ли у меня настоящие друзья! Сколько лет я уже вращаюсь среди всей этой богемы, но там никогда не было ни одного по-настоящему талантливого человека, ни одного! Да и вообще человека! А стоило ему появиться, стоило мне ближе с ним сойтись, как ты сразу отшвырнул его, унизил, использовал как мальчика на посылках! По-твоему, я должна жить без человеческого общества, общаться только… с подобострастными идиотами?! Тебе вечно некогда, у тебя дела, почему же я не могу общаться с тем, кто мне нравится, с кем мне интересно? Чем я хуже тебя? Ты ведь можешь сам себе выбирать друзей! И подруг, между прочим!

— Ты как будто очень дружила с севастой одно время? — в первый раз подал голос Константин.

Голос его был довольно безразличный, однако в глазах василевса вдруг явственно зажегся некий внутренний свет. Сторонний наблюдатель, если бы мог присутствовать при разговоре, сказал бы, что император явно испытал определенное облегчение.

— С севастой! — Евдокия деланно захохотала. — Да это все только до поры, это не дружба, а суррогат! Ты бы видел ее глаза, когда она увидела меня в том изумрудном колье, которое ты мне подарил на годовщину свадьбы! Зависть — вот чем всегда кончается женская дружба! И с тех пор — все, отношения насмарку…

— Может быть, тебе просто показалось?

— Ничего мне не показалось! — крикнула августа и, точно выдохнувшись, добавила уже тише и с горечью: — Я насмотрелась уже всякого за двадцать лет, здесь ни от кого не добьешься ни искренности, ни бескорыстия. Всем от меня чего-то нужно — покровительства, помощи, признания талантов, тепла от лучей славы… и никому нужна я сама, просто я, не как августа, а как человек!

— Ты преувеличиваешь, — мягко возразил император. — Но мне кажется, нам лучше обсудить эту тему позже, когда ты будешь в более спокойном расположении духа. Что же до Киннама… Видишь ли, Феодор не только твой друг, но и византийский гражданин. К тому же государственный чиновник. И я считаю себя вправе давать ему любые поручения, если они не выходят за пределы его профессиональной компетенции и не побуждают его к аморальным поступкам. Киннам сам вышел за рамки поручения — вернее, его вывел за них папа. И все получилось, надо сказать, просто блестяще… Постой! — император властно поднял руку и не дал жене перебить себя. — Я рад, что все разрешилось и объяснилось. А Феодор может написать теперь опровержение, чтобы окончательно исчерпать проблему — собственно говоря, он теперь просто должен будет это сделать, ведь, как я только что узнал, интервью перепечатали и наши газеты.  

Евдокия несколько секунд смотрела на мужа словно в удивлении, а потом проговорила неожиданно тихо, но необычайно ядовито — такой тон для нее был большой редкостью:

— Вот как! Опровержение? Может быть, ты еще поручишь мне потребовать от Феодора написать его? Нет уж, с меня довольно. Я больше ни слова не напишу ему об этом деле. Если тебе нужно опровержение, требуй его сам. Повелевай, приказывай! Давай, ты же господин вселенной, все должны падать ниц перед тобой и признавать свою вину только потому, что тебе так хочется! По твоему, Феодор виноват и в том, что нафантазировала эта девица, и в перепечатках тоже он виноват? В этом ты виноват, ты, со своим неуемным интриганством! В конце концов, жили мы тут сотни лет без этой «Госпожи Дома» и еще бы прожили, если б не твои амбиции и… мстительность! Ты мстителен, ты… хочешь оттолкнуть от меня этого человека, единственного моего друга!

— Тебе так кажется? Не буду спорить. В конце концов, только то и важно, что нам кажется, — сухо ответил император.

— Да, именно так мне кажется. Мне кажется, что ты вмешиваешься в мои отношения с людьми, заставляешь их делать то, что тебе хочется, не считаясь ни с ними, ни со мной. И я прошу впредь — нет, я требую! — не давать без моего ведома моим друзьям поручений, которые им могут быть неприятны. Тем более, если при этом они могут подумать, будто я имела ко всему этому касательство!

— Но почему все-таки краковское поручение должно было быть Киннаму так неприятно? — спокойно поинтересовался император.

— Да ему… Он вообще ненавидит заниматься чужими делами! — гневно воскликнула Евдокия.

Затем, помедлив секунду-другую, она схватила со столика хрустальную вазу и швырнула ее на мозаичный пол. Выставив этот сильный и последний аргумент, императрица бросилась на диван и уселась там, сложив руки на груди и глядя куда-то в угол.

Император поджал губы, озабоченно покачал головой, развернулся и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

2 комментария:

Схолия