Рождество
Христово в этом году пришлось на четверг, и впереди было четыре выходных дня. В
праздничную ночь все Феотоки пошли на службу в обитель Живоносного Источника, а
затем, по приглашению игуменьи, приняли участие в монастырской трапезе. Потом
всей семьей спали почти до обеда, после чего наступило время для подарков.
Дарья подарила мужу рубашку, он ей — роман Феодора Киннама «Аттическая соль».
Книга только что вышла, Дарья не знала об этом и была приятно удивлена — она
очень любила «Записки великого ритора», серию, в которой издавались романы
ректора Афинской Академии. Детям достались игрушки, сказки в картинках и
любимые ими леденцы в металлической баночке — Дарья шутила, что малыши любят их
не из-за вкуса, а потому что ими можно здорово греметь. На улице между тем
похолодало, ветер вздыбил посеревшую Пропонтиду белыми барашками, рвался в
окна, пришлось даже закрыть все форточки. Пока дети играли, а Василий читал
свежий номер «Синопсиса», Дарья готовила гуся, с которым все весело
расправились за ужином. Вечер закончился игрой в «бегство в Египет», где Василий
изображал осла, Феодора с пупсом — Деву Марию с Младенцем, а Максим — Иосифа,
который водил «осла» по комнате за уздечку из длинного шарфа. «Осел» через
каждые несколько шагов упрямился, и чтобы заставить его идти, всадница и
поводырь должны были разгадывать загадки и отвечать на вопросы из евангельской
истории. Дарья тем временем, устроившись на диване, углубилась в роман Киннама.
За окнами в темноте бушевали ветер и море.
Укладывая
детей спать, Дарья вдруг задумалась о том, как встречают Рождество ее коллеги
по лаборатории. Для Веры и Анастасии это, конечно, такой же праздник, как и для
нее, для Лейлы — просто выходной день, а для остальных? Ходил ли кто-нибудь из
них на службу? София — возможно, она вроде бы верующая, хоть и не соблюдает
постов. Марфа вообще увлечена буддизмом… Эванна собиралась пойти в Великую
церковь, она наведывалась туда по большим праздником, но скорее как на концерт
— ей нравилось, как поют тамошние хоры и служит патриарх; по крещению ирландка
была католичкой и в православие переходить не собиралась, хотя ей очень
нравилась его византийское воплощение. Контоглу вряд ли тесно соприкасается с
церковной жизнью, да и остальные мужчины тоже… Дарья уже привыкла, что среди
византийцев не так уж много людей, часто ходящих на службы и участвующих в
церковных таинствах, но порой это ее все же удивляло. У нее на родине таких
верующих было больше — и в то же время качество этой самой веры, думалось
Дарье, выше было у византийцев: даже люди не особенно церковные здесь, кажется,
понимали глубинную суть христианства, смысл религии как отношений с Богом, а не
как набора обязательных обрядов, якобы гарантирующих приобщение к божественной
жизни и подлежащих непременному исполнению…
Мысли Дарьи
обратились к Алхимику, и она подумала, что он похож на монаха от науки: занят
только исследованиями, ходит в черном, почти молчальник… Но что же это были за
женщины, с которыми он ужинал в ресторане? Почему Эванна так уверена, что это
его любовницы? А может, просто знакомые?.. Как он проводит этот вечер, когда на
улице завывает ветер, а большинство византийцев так или иначе празднуют?
Поужинал в каком-нибудь ресторане — вряд ли он что-то готовит себе дома, —
пришел на свою, конечно, съемную квартиру и… сидит читает книгу? Какую? Читает
ли он, например, романы? Или считает это пустой тратой времени, и в его
библиотеке только научные книги?.. Внезапно Дарье пришло в голову, что Ставрос
вполне может скоротать этот вечер с какой-нибудь женщиной… и ее щеки вспыхнули.
«Так, стоп, об
этом я думать не буду. И вообще, хватит уже думать об Алхимике. У меня есть
свой мужчина, чтобы думать о нем!»
На следующий
день начался Золотой Ипподром. Василий, как всегда соревновался за красных,
хотя в последний год его усердно пытались переманить в свой стан и синие, и
зеленые, по жребию попал в первую четверку возниц и выиграл два забега из трех.
День был пасмурным, но дождя, к счастью, не было. Солнце даже не пробивалось
сквозь слой туч, и огромный цирк выглядел бы мрачновато, если б не яркие
костюмы возниц и цветные флажки, которыми размахивали болельщики, да еще
воздушные шары, то и дело всплывавшие в серое небо и тут же уносимые ветром в
сторону материка.
Дарья
смотрела, как цепочка колесниц поворачивает у сфенды ипподрома, огибая
украшенную древними статуями и обелисками спину,
и каждый раз у нее замирало сердце: она знала, что этот поворот был самым
опасным местом, где сломали шею или погибли под копытами коней многие возницы…
Немало было и таких, что получили серьезные травмы при падении с колесницы, но
Василий в этом смысле был везуч: ему два раза случалось падать во время
тренировочных соревнований, а однажды как раз на том Ипподроме в августе
2010-го, когда он после бессонной ночи жестоко обманул ожидания болельщиков, но
он отделывался только царапинами и синяками.
— Ужас! —
передернула плечами Илария, когда на третьем забега все колесницы в шестой раз
пронеслись по полукругу сфенды. — У тебя, наверное, железные нервы! Если б там
был мой Грига, я бы умерла со страху!
— Ну, ты
хочешь, чтоб я тут кричала и в обморок падала на каждом круге? — ответила
Дарья. — Вряд ли Василь будет этому рад. Конечно, мне страшно, но что же
делать, если он возница! И, в конце концов, надо уметь держать себя в руках…
Они с Иларией
и Елизаветой сидели в двадцатом ряду по центру сфенды, откуда хорошо была видна
вся арена. Это были дорогие места, и здесь почти никогда не попадались любители
буйно себя вести и разворачивать огромные полотнища с ободряющими лозунгами,
загораживая обзор сзади сидящим. Панайотис вместе с коллегами из «Синопсиса»
заседал, как выражалась Лизи, довольно далеко отсюда — в секторе напротив
императорской ложи. Место Григория рядом с Иларией пустовало: по окончании
второго забега он покинул ипподром, чтобы посмотреть, как дела в таверне, чьим владельцем
он уже три года являлся, и все ли готово к наплыву посетителей после бегов, —
на Рождество в заведении обновили меню, и Григорий пока что немного беспокоился
за его успешное воплощение в жизнь.
Наконец,
колесницы одна за другой финишировали у белой черты перед императорской Кафизмой,
зрители восторженно завопили, приветствуя «несравненного Феотоки», и Дарья
расслабилась: теперь до седьмого забега за мужа можно было не волноваться. Лизи
поежилась и сказала:
— Пойдемте в
кофейню, что ли, сходим? Жаль, что здесь нельзя выпить глинтвейна, что-то
сегодня так холодно! Я не откажусь от чайничка зеленого чая.
— Ой, а я хочу
большой капуччино! — воскликнула Илария. — А ты, Дари?
— Да я как-то
не замерзла, так что выпью просто чашечку кофе.
— Ну да, вы,
сибиряки, холода не боитесь! — засмеялась Илария.
В кофейне —
одной из многих, расположенных в помещениях под трибунами ипподрома — было
довольно людно: день и правда выдался прохладный и ветреный, и зрители спешили
согреться, хотя им приходилось довольствоваться безалкогольными напитками —
спиртного во время представлений не продавали не только на самом ипподроме, но и
в ближайших его окрестностях. Подруги едва нашли свободный столик. Дарья
подумала, что если бы тут знали, чья она жена, ей бы, наверное, сразу выделили
самое лучшее место и даже бесплатно обслужили… Однако такая перспектива ее
как-то не прельщала.
— А ты будешь
сегодня на балу? — поинтересовалась у нее Лизи.
— Да ну, какой
бал? — махнула Дарья рукой. — У меня и платья нет, и танцевать я уже, наверное,
разучилась. Я же полтора года не танцевала, да и раньше-то почти ничего не
умела, что я теперь пойду, позориться только…
На балу в
Большом Дворце она была только раз. В 2012 году, когда муж второй раз взял
Великий приз Золотого Ипподрома, Дарья была на восьмом месяце второй
беременности, и ей было не до танцев. Следующий случай попасть на бал ей
представился в мае 2014-го. Хотя на тех бегах Василий в итоге не добился
главного приза, однако в первый день выиграл в трех заездах и, таким образом,
получил приглашение на бал. Но тот бал у Дарьи оставил впечатления не самые
приятные. Во-первых, хоть она и ходила на уроки танцев, но, постоянно занятая
детьми, так и не успела как следует научиться танцевать ничего, кроме вальсов,
и ей пришлось отказывать кавалерам, пытавшимся пригласить ее на другие танцы.
Во-вторых, Василий так увлекся разговором с Панайотисом, что вообще позабыл про
жену, а когда Дарья в итоге позволила себя увести знаменитому вознице зеленых
Михаилу Нотарасу, с которым станцевала два вальса и в перерывах довольно весело
проводила время — молодой человек оказался весьма остроумным и интересным
собеседником, — муж вдруг принялся искать ее по всему залу, а найдя, слегка
попенял ей на то, что она его «бросила»… К тому же он мало с кем ее познакомил —
а она-то надеялась на общение с новыми людьми, а не все с тем же Паном или
Лизи, — да еще наступил ей на ногу во время открывшей бал африсмы. Правда,
долго извинялся, но настроение у Дарьи было несколько испорчено… Словом,
праздник не задался, и на заключительный бал того Ипподрома Дарья вообще не
пошла, отговорившись плохим самочувствием, а платье потом сдала в магазин
подержанной одежды. Теперь она вспомнила эту историю, и в ней всколыхнулась
волна досады и какой-то обиды, неизвестно на кого и на что.
— Не
огорчайся! — весело утешила ее Илария. — Я вот и вообще никогда не умела
танцевать.
— И зря! —
заявила Лизи. — Танцы это классно! Сразу чувствуешь себя женщиной на двести
процентов и даже больше. Да и вообще полезно для координации движений и для
общего здоровья.
— Ну, ты-то
бываешь с Паном на всяких светских приемах, а мы что? — сказала Дарья.
— Кто же вам
мешает? Взяли бы своих драгоценных да и пошли бы в какой-нибудь клуб! В Городе
полно мест вполне приличных, где можно потанцевать и пообщаться, при чем тут
приемы?
Дарья
хмыкнула, представив, как бы отреагировал Василий на подобную идею: если он
даже к тем балам, куда получает приглашения, относится прохладно, то сам по
себе «для удовольствия» ходить по клубам тем более не стал бы. Вот и теперь он
вовсе не собирался появляться на придворных вечерах, хотя возницы, победившие в
первый день Золотого Ипподрома по крайней мере в двух заездах, получали
приглашения на светские мероприятия всей недели бегов; из этих мероприятий
Феотоки и в прошлые разы участвовали только в походах по музеям и театрам и в
круизе по Босфору. Правда, зимой таких круизов не бывало — в декабре пролив
превращался в огромную трубу, где бесился холодный ветер, — зато до самого
богоявленского сочельника в Городе отмечали Календы и шумел традиционный
карнавал, а вместо двух балов давались целых три: третьим был новогодний
бал-маскарад, проводившийся во Дворце в ночь на первое января. Он вызывал
дежурные нарекания у церковных деятелей, которые сокрушались о том, что цвет
столичного общества натягивает на себя разные «личины» и нечестиво веселится, вместо
того чтобы готовиться к причастию на праздник святителя Василия Великого, но
эти ламентации почти никто не принимал всерьез. Впрочем, Дарья с Василием на
этот праздник всегда причащались, собирались поступить так же и в этом году…
Хотя Дарья порой ловила себя на мысли, что любопытно было бы хоть одним глазком
взглянуть на этот самый бал-маскарад, вместо того чтобы в очередной раз читать:
«прости ми грешной, и непотребной, и недостойной рабе Твоей прегрешения, и
согрешения, и грехопадения моя…»
Илария между
тем тряхнула рыжей шевелюрой и засмеялась:
— Мы с Григой
раньше иногда на танцы бегали, но только такие, современные — подергаться,
попрыгать… А все эти вальсы, танго… это ж целое искусство! Специально учиться,
чтобы потом куда-то ходить танцевать? Не знаю… Как по мне, я лучше на Принцевы
съезжу и погуляю там, чем в клубе торчать! Общения мне и на работе хватает…
Просто ты, Лизи, бываешь на всяких светских вечерах, потому что у Пана такое
положение. А вот представь, если б ему не надо было в такие места ходить, не
было бы никаких приглашений… Стала бы ты тогда нарочно танцам учиться? Да ты же
ведь и не умела, пока замуж не вышла.
— Не умела, но
теперь считаю, что это неправильно! — решительно сказала Лизи. — Настоящая
женщина должна уметь танцевать, стильно одеваться и вообще подать себя в свете,
не важно, часто ей это приходится делать или нет! Это полезно, хотя бы для
самооценки. Правда, у благочестивых христиан самооценка должна быть ниже
плинтуса, — она усмехнулась.
— Ну, почему?
— возразила Илария. — Просто вот лично я не ощущаю такой потребности — блистать
в обществе. Если б ощущала, то научилась бы, это же, наверное, не сложней генетики!
— она опять рассмеялась.
Дарья молчала.
В этот момент она в душе больше соглашалась с Елизаветой и вдруг осознала, что,
в общем, совсем не прочь иногда посещать какие-нибудь танцы и вечера, куда
можно было бы красиво одеться, надеть какие-нибудь украшения — это
действительно придавала уверенности в себе и приятно возбуждало, как она
убедилась на опыте, получив в подарок уроборос… Только вот у Василия нет
никакой тяги к подобной жизни. Однажды он даже пожалел Панайотиса, который
«должен таскаться на все эти бесконечные встречи», и порадовался, что над ним с
Дарьей не тяготеют никакие светские обязанности. Дарья тогда с ним согласилась,
а теперь… Надо признать, что в последние месяцы ее внутренние ориентиры как-то
незаметно стали меняться, и она не могла решить, хорошо это или плохо. Лизи
считает, что блистать в обществе, уметь танцевать, вызывать восхищение это
хорошо… Но, в сущности, ведь это довольно далеко от христианских идеалов, по
крайней мере, изложенных у святых отцов. Получается, Дарье эти идеалы…
наскучили? Эта мысль привела ее в некоторую растерянность. Если такие
стремления плохи, то с ними надо бороться, каяться в них на исповеди… Но если
они не плохи? Откуда-то ведь берутся такие потребности… Вот, Лари говорит, что
у нее нет потребности в бурной светской жизни. А если б она появилась?
Наверное, она нашла бы способ осуществить свои желания и не думала бы, что это
не по-христиански…
«Надо мною,
кажется, все еще тяготеют мои прежние понятия о благочестии, — подумала Дарья.
— Того нельзя, этого нельзя… А почему нельзя, непонятно. В конце концов,
Христос, кажется, не запрещал вести светскую жизнь или танцевать… Он вот и сам
на свадьбе в Кане был, а там же наверняка танцы были тоже, и пили все, и ели, и
веселились… Беременная, когда чего-то хочет, соленого там или кислого, просто
берет и ест, потому что это означает определенную потребность организма. Но с
душой разве не так? Если человек ощутил какое-то желание, никак себя не
накручивая и ничего такого, а просто вдруг появилась потребность, то не значит
ли это, что его душе для развития действительно это требуется? А если это желание
не удовлетворить, не будет ли душа обделена? Насколько все это самоограничение
правильно? И до каких пределов оно должно простираться?»
— Все с тобой
ясно! — улыбнулась тем временем Лизи на реплику Иларии. — Ты у нас вообще
такая… воробышек. А ты, Дари? Или у тебя вообще никаких светских потребностей
нет? Ты ж из нас троих самая благочестивая!
— Ну, почему?
— Дарья смутилась и, помолчав, призналась: — На самом деле я бы сходила на бал,
только… Василь ведь не любит все это, не одной же мне туда идти, это будет
выглядеть странно.
— Нашла
проблему! — фыркнула Лизи. — Василя под ручку и вперед! В конце концов, если он
не хочет танцевать, то и Бог с ним, там бильярдная есть, фуршетные столы и куча
народа вроде моего Пана! Пан там общается, с кем ему надо, а я танцую, все
хорошо, все довольны, да еще я его всякими сплетнями снабжаю полезными, на балу
ведь чего только не услышишь! — она рассмеялась. — Так что, Дари, советую тебе
обработать Василя в этом направлении. Он, конечно, у тебя немного тюфяк, но
думаю, расшевелить его можно!
— Ну, это если
только к следующему Ипподрому. На эту неделю у нас уже все распланировано, да и
бального платья у меня нет.
На миг Дарья
представила, как могла бы выглядеть в темно-красном шелковом платье, вроде
того, в какое была одета принцесса на фото в последнем номере «Синопсиса», с
красиво уложенными волосами и с кулоном на шее… Вот только муж почему-то рядом
совершенно не рисовался. Наоборот, опять вспомнилось, как он наступил ей на
ногу во время танца, и Дарье снова стало досадно, но она постаралась ничем не
выдать своего настроения — не хотелось показывать подругам, что она огорчена.
Да и откуда взялось в ней такое острое огорчение, в самом деле? Неужели просто
от нескольких фраз, сказанных Елизаветой? Но Лизи и раньше порой пеняла Дарье и
Иларии при встречах, что они слишком уж «домоседствуют», однако никогда ее
полушутливые укоры не вызывали досады…
Громкая
музыкальная трель возвестила о конце перерыва между забегами, и Дарья
облегченно вздохнула: сейчас они вернутся на свои места, вновь рванутся с места
лошади, взорвутся криками трибуны, полетят в небо разноцветные шары, и
неприятные мысли разбегутся из головы перед лицом этой бешеной гонки тяжелых
квадриг по семнадцативековой арене…
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Схолия