14 марта 2015 г.

Восточный экспресс: Живоносный Источник (2)



Между тем автомобиль Панайотиса уже въезжал на мост через Золотой Рог. Елизавета с интересом рассматривала на экране камеры то, что муж наснимал в монастырской крипте — сама она там не была ни разу в жизни и вообще сегодня впервые попала в монастырь Источника.

— Какая голубая вода! — воскликнула Лизи. — И… а что там такое рыжее? Неужели рыбы?

— Рыбы, — улыбнулся Пан. — И довольно упитанные.


— Рыбы?! — завопили с заднего сиденья дочери. — А нам, а нам, мы тоже хотим посмотреть!

— Да дома посмотрите на большом экране, — сказал отец семейства, — тут ведь не разобрать ничего!

— Да, правда, — согласилась Лизи и выключила камеру. — А хорошо сегодня служили! Храм очень красивый, мне понравился. Такой необычный, круглый…

— Его при Льве Ужасном построили, — принялся объяснять Пан, — когда старый храм обветшал совсем. Денег в казне было предостаточно, так что архитектор мог себе позволить все, что угодно. Вот он и построил такую большую ротонду, по виду как бы чашу Живоносного Источника. В древности такая архитектура была у мартириев. В общем получилось очень удачно, это теперь одна из наших главных достопримечательностей, хоть и уступает многим другим по древности.

— Ну, не всегда же самое древнее должно затмевать все прочее! Да, чудесный храм, столько света, пространства… И проповедь хорошая была, простая такая, ничего заумного. Не то, что наш Григорий — как завернет экзегезу, так остановиться не может…

— Отец Григорий замечательный проповедник! — обиделся за него Пан. — И отец Никодим тоже, просто у них разный стиль.

— Ну да, но мне как-то стиль Никодима больше по душе. Григорий каждый раз как начнет говорить, так и говорит, и говорит… Я часто прямо нюхом чую: ну, вот сейчас надо уже и точку поставить! А он давай следующий виток словоплетений, пока не утомит уже всех! Все-таки в проповеди самое главное — вовремя сказать «аминь»! Что толку говорить полчаса, а потом у слушателей в голове один туман остается? Сегодня вон проповедь была всего-ничего, а зато как всех впечатлила, это же было заметно!

Отец Никодим, священник и духовник монастыря Источника, действительно не стал пускаться ни в какие душевно-духовно-телесные истолкования праздника, которые так любил галатский отец Григорий, а просто сказал кратко о том, что люди приходят к Богоматери как к Живоносному Источнику — кто за исцелением болезней, кто за помощью в жизненных трудностях, а кто и просто за водой, — и все это хорошо и правильно, но главное, что надо помнить: та Жизнь, источником которой стала Дева Мария, это сам Христос-Бог, и именно о встрече с Ним нужно просить Богородицу прежде всего.

«Часто люди совсем об этом не думают, — говорил иеромонах, — для них Церковь это место для решения насущных земных проблем или, по крайней мере, место, где можно получить душевное утешение. Мы действительно по молитве и вере можем получить и избавление от болезней и скорбей, и внутреннее успокоение. Но все это — еще не то, ради чего нам дана Церковь. Она нужна для того, чтобы помочь человеку встретиться с Богом. Именно за этим мы должны сюда приходить, потому что для лечения есть врачи, помочь в скорбях и бедах могут и друзья, и просто незнакомые люди, утешить способен и психолог. А Церковь это место свидания души с Богом, чертог, где совершается брачный пир. Часто человек думает: “Я исполняю то и это, пощусь, молюсь, не делаю ничего плохого, каждое воскресенье хожу в храм”, — и считает, что тем самым он уже выполняет все, что нужно для христианина. Но если он при этом не переживает личную встречу с Богом, не вступает с Ним в определенные — для каждого свои — отношения, вся эта “правильная” жизнь не принесет ему никакой пользы, она не только не сделала его христианином, но он даже и не понимает, что такое — быть христианином. Апостол Павел, когда описывает новый завет Бога с человеком, принесенный Христом, говорит: “Вложу законы Мои в мысли их и напишу их на сердцах их, и буду им Богом, и она будут Моим народом. И не будет учить каждый ближнего своего, говоря: познай Господа, ибо все будут знать Меня, от мала и до велика”. Он говорит не о каких-то писанных в книгах правилах и уставах, а о другом — о личном общении Бога с каждым верующим, о личном отношении каждого с Богом. И мы должны беспокоиться прежде всего не о том, выполнили ли мы такое-то молитвенное правило, постились ли мы и как строго, как часто мы ходим в церковь — все это полезно и нужно, но это средство, а плод — в познании Бога. Вот об этом плоде мы и должны беспокоиться. Что значит для каждого из нас Бог в нашей конкретной повседневной жизни? Знаем ли мы Его? Кто Он для нас? Вот о чем каждый должен задуматься…»

— Да, мне тоже очень понравилась проповедь, — сказал Панайотис. — Но все-таки об отце Григории ты это напрасно, его проповеди даже книжками издают, люди читают, просвещаются…

— Да знаю я! — махнула рукой Лизи. — Но он с таким же успехом мог бы те же мысли облекать в статьи или заметки и издавать, а проповеди говорить покороче и попроще. В наше время подражать красноречию Златоуста это уже перебор! Особенно когда еще полно народу с детьми… Кстати, у Василя с Дари сын такой уже серьезный стал, повзрослел, ты заметил? Интересно, это на него так садик повлиял?

— Наверное, — отозвался Пан. — Кажется, он все больше становится похож на Василия… Жаль, что Дарьи не было, я уже давно ее не видел. Все-таки уезжать на какую-то конференцию прямо на Светлой это как-то… — Стратиотис запнулся и, видимо, решив не говорить чего-то осуждающего, быстро закончил: — совсем не в ее духе!

— Ну, было не в ее, стало в ее, — Елизавета пожала плечами. — Люди меняются! Я вообще удивляюсь, что она столько лет почти безвыходно дома просидела…

— Почему? Насколько я могу судить, у нее такой характер как раз…

— Домашний? А мне кажется, нет. В ней есть что-то такое страстное… — задумчиво проговорила Лизи. — Да и вообще, после этой ее сибирско-монастырской жизни она должна была бы, скорее, оторваться как-нибудь, а не замуж выскакивать, не успев скинуть ряску!

— Лизи! — Пан даже на пару секунд оторвался от дороги, чтобы вперить в жену укоризненно-изумленный взгляд. — Что ты такое говоришь?! По-твоему, она должна была предаться раз… распущенной жизни?

Елизавета хмыкнула.

— Мы все ведем распущенную жизнь, эка невидаль! Мы с тобой, вот, праведники, что ли? Ты все время на всяких прессконфах, встречах, в редакции, в Синклите, Бог знает где! Вон, сегодня хоть даже ты зачем в крипту полез, молиться? Нет, фоточек нащелкать! А я тоже… на Луну летаю, — она засмеялась. — Я хочу сказать, что обычно у человека угол зрения и круг общения достаточно широк. По крайней мере шире, чем у Дари был все это время. Конечно, бывают всякие социофобы и интроверты, им всего милей свой угол, диван и котики. Но и то — отбери у них интернет и телефон, и большинство этих якобы мизантропов тоже взвоют! А Дари на мизантропку никогда не была похожа… И кстати, я вовсе не считаю, что конфы и фоточки это распущенность! Правильно отец Никодим сказал сегодня: дело не в том, насколько ты благочестиво живешь внешне, а в том, что твое благочестие дает тебе внутренне — если только «чувство выполненного долга», так это все ерунда, листья без плодов! Ну, сам вспомни, как ты раньше был зациклен на том, чтобы делать одно, не делать другого… и что? Когда ты себя ощущал больше христианином — тогда или теперь, вот скажи? Только честно, а не «теоретически»!

Пан насупленно молчал какое-то время, но все-таки признался:

— Да, сейчас я себя чувствую… более нормальным. И как человек, и как христианин.

— Вот! О том я и говорю! Так что зря ты на Дари наезжаешь. У нее, может, как раз теперь-то жизнь и пойдет по нужной колее… И, в конце концов, это не наше дело, как ей жить. Она же у нас не спрашивала советов, так не нам ей их и давать!


предыдущее    |||   продолжение
оглавление

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Схолия